Ирреальная реальность романа Ф. Кафки «Процесс». Часть 2

 

21 ноября 1912 года Кафка, размышляя о своей жизни, сделал в дневнике интересную запись: «Как смешны эти предсказания, это равнение на примеры, этот страх. Всё это конструкции, которые даже в воображении, где они только и существуют, едва добравшись до живой поверхности, тут же одним толчком опрокидываются. Я охочусь за конструкциями. Я вхожу в комнату и вижу в углу их белёсое переплетение». (C. 99)

О романах писателя также можно сказать, что это конструкции, которые рассыпаются при соприкосновении с действительностью, но происходит это по-разному. «Америка» - наиболее реалистичный из романов писателя – это своего рода «роман-гипербола». Все происходящие в нем события выходят за рамки обыденного, но не за рамки возможного. В «Америке» Кафка только сильно сгустил краски, добавив в сюжетную канву изрядную долю трагической несправедливости, выпавшей на долю одного человека. «Процесс» - роман уже по-настоящему кафковский, роман-гротеск. Это уже не преувеличение, не сгущение красок, это причудливое искажение реальности. Судебные канцелярии размещаются на

чердаках, допросы проводятся ночью, а исполнение судебного приговора не что иное, как хладнокровное убийство. Этот мир существует как будто параллельно нашему, поэтому и законы у него свои.

Один из этих законов можно назвать переориентацией пространства. Как писал исследователь Д. В. Затонский, «суд и чердак, взятые порознь, - явления ничуть не фантастичные. Но стоит разместить канцелярии суда на чердаке, рядом с сохнущим бельем жильцов, - и они станут чем-то угрожающим, неистребимо кошмарным» .

Первое знакомство К. с судом происходит в главе «Следствие начинается». На допрос его вызывают в предместье, на отдаленную улицу, застроенную однотипными, серыми, высокими доходными домами, населенными беднотой. Тот из них, куда надлежит явиться герою, - необычайно длинный, с высокими и широкими воротами, во дворе сушится белье. Характерной особенностью дома является наличие множества входов-выходов, лестниц, дверей. Всё это запутывает и злит героя. 

Через неделю ситуация повторяется. На этот раз К. блуждает по коридорам судебной канцелярии, расположенной на чердаке: по бокам длинного темного прохода находятся кабинеты чиновников, а вдоль него на длинных деревянных скамьях сидят обвиняемые, многие из которых принадлежат к высшему обществу, но при этом плохо одеты и ведут себя как нищие. Возникает вопрос: что же это за чердак, что на нем спокойно умещаются с десяток рабочих комнат и немало просителей?  К. плутает по этому бесконечному чердаку так же, как за неделю до этого плутал по лестницам, он не может самостоятельно найти выход и просит служителя помочь ему, однако тот отказывается. Таким образом, Кафка ещё раз показывает нам, что и на своем жизненном пути герой зашел в тупик.

Как писал исследователь Х. Биндер, «мотив клетки принадлежит к центральным образам, с помощью которых писатель пытается описать свои жизненные трудности» . У Кафки действительно были какие-то особые отношения с пространством. В одной из дневниковых записей он сравнивает себя с человеком, способным по доброй воле «забиться в собачью конуру, вылезая из нее только тогда, когда ему приносят жратву, и забираясь обратно, проглотив ее» . Герои романов Кафки оказываются в этой клетке не по своей воле, однако у них, так же как у писателя, не хватает сил выбраться из неё.

Уже в самом начале романа Йозеф К. оказывается запертым в своей комнате, как в ловушке:

- Вот сейчас я спрошу фрау Грубах, - сказал К. И хотя он стоял поодаль от тех двоих, но сделал движение, словно хотел вырваться у них из рук, и уже пошёл было из комнаты.

- Нет, - сказал человек у окна, бросил книжку на столик и встал: - Вам нельзя уходить. Ведь вы задержаны.

Замкнутое пространство не является для героя Кафки укрытием, наоборот, приближает его к духовной смерти. Для него дом не крепость, потому что у него нет дома. Между тем открытое пространство, опасность  и даже смерть освобождают Йозефа К. от того груза, который взвалила на него жизнь.

Но есть один образ, который до конца не укладывается в эту концепцию: собор, где Кафка должен встретиться с приезжим итальянцем.

Исследователь К. Хезельхаус писал, что каждая глава романов Кафки самодостаточна, это «история сама в себе» . Это в высшей степени относится к главе «В соборе». Посещение собора – кульминация в развитии процесса Йозефа К., это последний рубеж, после которого дело стремительно движется к развязке.

Изначально собор воспринимается как ловушка. Герой получает задание показать заезжему итальянцу местные достопримечательности и договаривается встретиться  с ним у собора. Едва услышав об этом, Лени констатирует: тебя затравили. И К. внутренне соглашается с ней. Он чувствует себя в ловушке, и эти ощущения находят отражение в характеристиках окружающего пространства: «На соборной площади было пусто. К. вспомнил, как ещё в детстве замечал, что в домах, замыкавших эту тесную площадь, шторы почти всегда бывают спущены». Встреча с итальянцем назначена на 10 часов утра. Это время, когда любой город, большой или маленький, уже проснулся, и жизнь в нём бурлит вовсю, даже в плохую погоду, о которой упоминает Кафка. Предположить, что место это находится вдалеке от людских масс, тоже нельзя. Площадь по определению – место людное, кроме того, собор явно является значимой достопримечательностью города, следовательно – привлекает к себе как приезжих, так и горожан. И, наконец, Кафка называет площадь тесной. Теснота ограниченного пространства подчеркивает изолированность героя от мира, его одиночество и несвободу. Теснота, пустота и горожане, отгородившийся от Йозефа К. плотными шторами – вот что видит и чувствует герой, прежде чем войти в собор. Но и внутри тоже пусто и сумрачно. Само пространство подавляет, архитектура, кажется, служит цели умаления человека перед лицом высших сил. К. обращает внимание, что даже кафедра проповедника настолько мала, узка и неудобна, словно

создана для его мучений. По описанию она очень напоминает тесную галерею зала судебных заседаний из главы «Следствие начинается», стоять на которой можно было только согнувшись, касаясь головой и спиной потолка.

Герой уже собирается покинуть этот мрачный готический приют и ступает в широкий проход между скамейками. И тут, на этой своеобразной дороге, решается его судьба. «К.  чувствовал себя каким-то потерянным, двигаясь между пустых скамей, да ещё под взглядом священнослужителя,  и ему казалось, что величие собора почти немыслимо вынести обыкновенному человеку. Подойдя к своему прежнему месту, он буквально на ходу схватил оставленный там альбом. Он уже почти прошёл скамьи и выбрался было на свободное пространство между ними и выходом, как вдруг впервые услышал голос священника […] Но не паству звал священник, призыв прозвучал отчетливо, уйти от него было некуда:

- Йозеф К.!»

Почти осязаемо то напряжение, которое испытывает герой в этот момент. Он попадает в ситуацию выбора и снова оказывается на границе. «Пока ещё он был на свободе, он мог идти дальше и выскользнуть через одну из трёх темных деревянных дверец – они были совсем близко. Можно было сделать вид, что он ничего не разобрал, а если и разобрал, то не желает обращать внимания. Но стоило ему обернуться, и он попался…».

И К., подобно жене Лота, не в силах совладать с собой, оборачивается и словно второй раз попадает под арест. Однако этот арест, как и первый, оказывается мнимым. Если в начале романа инспектор говорит К., что арест не должен помешать ему вести обычную жизнь, то в конце священник заявляет: «Суд принимает тебя, когда ты приходишь, и отпускает, когда ты уходишь».

Однако понять эту простую истину оказывается не так легко, и герой выбирает путь сопротивления, таким образом, самостоятельно и добровольно надевая на себя оковы. «Со своей тюрьмой он смирился. Кончить узником – это могло бы составить цель жизни. Но у клетки была решетка. Равнодушно, властно, как у себя дома, через решетку вливался и выливался шум мира, узник был, по сути, свободен, он мог во всем принимать участие, снаружи ничего не ускользало от него, он мог бы даже покинуть клетку, ведь прутья решетки отстояли друг от друга на метр, он даже узником не был». Эта ситуация, описанная в одном из афоризмов Кафки, абсурдна, но в то же время прозрачно ясна. Если человек хочет быть пленником – он будет им. И даже если у него будет право выбора, он не сможет самостоятельно покинуть свою тюрьму.

Именно так происходит с Йозефом К. Когда священник спрашивает его, хочет ли он уйти, тот сразу отвечает, что хочет, хотя минуту назад не думал об этом. Священник отпускает его, но К. уверен, что не выберется один в темноте. Священник указывает ему дорогу, но К. все равно не уходит. Аналогичная ситуация была описана в начале романа, когда герой плутал по чердачным канцеляриям. Ему так же говорили, где выход, но он не мог выбраться самостоятельно.

Кафка пишет, что Йозефу К. не так уж надо спешить в банк, как он хочет это представить. К. надеется что-то услышать от священника, обвиняет его в равнодушии. Он любым способом хочет уйти от ответственности, необходимости принимать решение. И (снова обратимся к афоризмам Кафки) «если спросить его, чего он собственно, хочет, он не сможет ответить, ибо у него – это одно из сильнейших его доказательств – нет представления о свободе».

Свобода воли – великий дар, которым Бог наделил людей, – не доступна героям Кафки. Йозеф К. мог уйти из собора, проигнорировав голос священника. Но он остался, испугавшись непроверенного пути. А ведь вначале вёл себя смело, даже дерзко, вспомним хотя бы его речь на первом допросе, теперь же процесс начинает брать над ним верх. Как писал об этом Е. М. Мелетинский «новая «реальность» постепенно полностью вытесняет натуралистическую «видимость», и Йозеф К. терпит поражение, допуская над собой фантастическую казнь» .

Не случайно, священник рассказывает К. притчу о законе, смысл которой можно коротко передать так: жизнь, до известной степени, в твоих руках, и ты сам решаешь, как прожить её. Как писал Кафка: «Проверь себя на человечестве. Сомневающегося оно заставляет сомневаться, верящего – верить».

Йозеф К. эту проверку не выдержал и подсказку, данную ему в соборе, не услышал. Способность принимать самостоятельные решения приходит к нему лишь перед самой  смертью, а вместе ней и чувство позора и последняя горькая мысль: умираю, как собака, и сам в этом виноват. Но, в то же время, здесь есть и понимание истоков окружающей бессмыслицы. Не отрицая идеи абсолютного одиночества человека в абсурдном мире, Кафка возлагает ответственность за такой итог на него самого. Мир не по своей воле превратился в абсурд и хаос. Это человек сделал его таким. И Бог не сам умер. Это человек его убил. А раз есть понимание, есть и надежда на лучшее. Г. Гессе писал в связи с этим, что в гнетущем, лишающем надежд романе каждая деталь несёт в себе столько красоты и выполнена с таким искусством, что «неизбывная трагедия бессмысленности существования оказывается проникнутой предчувствием благости и внушает мысли не кощунственные, а смиренные» .

Таким образом, нельзя рассматривать собор как средоточие иррациональных сил, враждебных герою. Даже замкнутость данного пространства к концу главы ослабевает, ведь никто не удерживает здесь К. против его воли. Нельзя упускать из виду и тот факт, что собор – это святое место, где люди обращаются к Богу, и у нас есть все основания полагать, что бог этот (что бы мы ни понимали под этим словом) есть и в романе, более того, это не бог возмездия.

Помимо притчи о законе, которую, кстати, рассказывает К. священнослужитель – посредник Бога на земле – есть ещё один эпизод, анализ которого позволяет прийти к выводу, что высшие силы ещё не совсем забыли героя Кафки.

Практически перед самой казнью Йозеф К. вдруг видит в окне фигуру незнакомого человека: «Он не смог выполнить свой долг до конца и снять с властей всю работу, но отвечает за эту последнюю

ошибку тот, кто отказал ему в последней капле нужной для этого силы. Взгляд его упал на верхний этаж дома, примыкавшего к каменоломне. И как вспыхивает свет, так вдруг распахнулось окно там, наверху, и человек, казавшийся издали, в высоте, слабым и тонким, порывисто наклонился вперед и протянул руки ещё дальше. Кто это был? Друг? Просто добрый человек? Сочувствовал ли он? Хотел ли он помочь? Был ли он одинок? Или за ним стояли все? Может быть, все хотели помочь? Может быть, забыты ещё какие-нибудь аргументы?.. Где судья, которого он ни разу не видел? Где высокий суд, куда он так и не попал?» (курсив везде мой – З. К.) (С. 274).

В этом отрывке мир, на протяжении всего романа остававшийся закрытым и враждебным, в лице не

известного человека впервые открывается К. и протягивает ему руки. Это единственный символ общности в «Процессе». Если мыслить ассоциативно, можно увидеть здесь милосердного Бога, прощающего грехи своему блудному сыну и принимающего его обратно в своё Царство. Он и есть «высокий суд», который упоминает Кафка, неумолимый и недосягаемый, вот почему незнакомец находится именно на верхнем этаже, где его нельзя как следует разглядеть.

Бог, по крайней мере, в Библии, ассоциируется со светлым началом, поэтому явление его сравнивается со вспышкой, и именно к Богу обращается человек в своих молитвах с просьбой дать ему сил для борьбы.

И, наконец, идеи одиночества и единения также косвенно отсылают нас к Библии. Иисус Христос

находился в тесной связи со своим небесным Отцом, земной матерью, с апостолами, но когда пришёл час суда, остался один.

Таким образом, можно предположить, что в полуфантастическом образе человека из окна получила материальное выражение идея о некой высшей силе, присутствующей в романе и вошедшей в повествование на короткий момент перед самой смертью героя. Я ни в коем случае не хочу затрагивать вопрос о существовании в мире Кафки ортодоксального Бога любой религии, скорее речь идет о «персональном боге», о котором Кафка говорит в одном из афоризмов: «Человек не может

жить без постоянного доверия к чему-то нерушимому в себе, причем и это нерушимое, и это доверие могут долго оставаться для него скрыты. Одно из проявлений этой скрытности – вера в персонального бога» .

А закончить разговор о романе «Процесс» мне хочется фразой исследователя К. Нобла: «Бог есть, этого утверждения Кафка придерживается твердо, но для людей Бога больше нет здесь: они больше не могут повстречать его, а если бы это и случилось, они уже не смогли бы понять друг друга».